и в паспорте у меня много других виз, в Париже меня смогли посадить в самолет без английской визы. Но в Хитроу на полицейского чиновника, проверявшего паспорта приехавших в аэропорт, подпись Тэтчер не произвела никакого впечатления. За два часа суматохи в Париже и перелета в Лондон встретить меня в аэропорт приехали лорд Малколм Пирсон и вице-спикер палаты лордов Кэролайн Кокс. Все их уговоры совершенно не интересовали полицейского – «визы нет, и я его в Англию не впущу». И только, когда внезапно выяснилось, что очаровательный молодой человек, приехавший с ними в качестве переводчика – Игнат Солженицын, учившийся в Лондоне музыке, полицейский внезапно подобрел:

– Ну, если у вас переводчик – сын Нобелевского лауреата, – сказал он мне, – пожалуй, я вам поверю и разрешу въезд, – и поставил маленькую печаточку в мой паспорт.

Конференция в Брайтоне и даже прием на Даунинг-стрит (тем более, что там не было Тэтчер) для меня не были особенно интересны – я говорил, как всегда, о своем недоверии ко многому, что происходило в Москве и во всей стране. Но были два события, которые запомнились. Во-первых, как я уже упоминал, меня попытались убить.

Лорд Малкольм поселил меня в своем доме на крохотной Виктория-сквер – круглой маленькой площади с классическим сквером посредине, со всех сторон окруженной десятком старых английских особняков, неподалеку от Букингемского дворца, а сам уехал охотиться в Шотландию, оставив меня одного. Дом был довольно узким, но с полуподвальным этажом и мансардой оказывался пятиэтажным примерно с десятком комнат. Для удобства в нем был свой маленький телефоннный коммутатор, которым я так и не научился пользоваться. Целые дни уходили на различные встречи и конференции и только часов в одиннадцать вечера меня привозила Алена Кожевникова и я мог, слегка отдышавшись и перекусив, выйти в город, чтобы хоть немного побродить. Во второй или третий вечер я заметил нечто меня слегка удивившее: у подъезда дома, где я жил, стояла дорогая белая машина, вся усеянная торчащими антеннами, которая, как я знал, не принадлежала Малкольму. Местные порядки мне были неясны, но я мог предполагать, что возле чужого дома не ставят машины посторонние люди. Подумал, что, может быть, кто-то приехал в гости в соседний дом, а машину негде было поставить. Но и на следующий день и через день белая машина продолжала стоять у подъезда. Но лорда Малкольма в Лондоне не было и мне не у кого было спросить. Иногда я выходил в сторону Риджент парка, безлюдного в эти часы, к центру Лондона, чаще – к шумным улицам вокруг вокзала Виктория, где продолжали работать пабы, куда на ночных поездах приезжали и откуда уезжали люди. День на четвертый, когда я там оказался и как всегда почти сошел с тротуара, чтобы перейти улицу, стоявшая у обочины темная машина без фар и опознавательных знаков вдруг на большой скорости рванулась с места и попыталась меня сбить, с грохотом въехав на тротуар. К счастью, в этом месте был подъезд дома с несколькими ступеньками. Я успел вскочить на них, и машина, все так же не включив ни одной габаритной лампы и что-то сбив на тротуаре, с грохотом унеслась.

На следующий день вернулся обеспокоенный Малкольм, я рассказал ему о покушении, он сказал, что пытался мне дозвониться, но слышал какие-то русские переговоры, кто-то подключился, сознательно или случайно, к его коммутатору. Русского языка он не знал, понять, что за голоса слышит, не мог, но бабушка у него была русская, и отличать русскую речь от других он был вполне в состоянии. Белая машина с антеннами, естественно, исчезла. После консультации с опытными людьми стало ясно, что из машины, во-первых, прослушивали все разговоры в доме (а ко мне иногда кто-то и приходил, например, жившие тогда в Лондоне Ира Ратушинская и Игорь Геращенко), во-вторых, подключились к коммутатору, не зная, что я толком не умею им пользоваться и, главное, следили за моим распорядком дня и прогулками.

Но с общественной точки зрения важнее было другое, где я далеко не уверен в правоте принятого мной решения. Однажды мне передали, что со мной хочет встретиться Руперт Мёрдок. Я плохо себе представлял, кто он такой – в СССР было мало сведений о ком бы то ни было. Знал, что он владелец газеты «Таймс» и что там в это время были какие-то проблемы; знал, что ему принадлежит еще несколько десятков газет, в основном в Австралии, и четыре десятка спутников – телевизионный канал «Sky News».

Когда мы приехали к какой-то гигантской усадьбе, окруженной стеной, почти в центре Лондона, и вошли в ворота, сперва я не мог понять, почему меня так долго ведут по какому-то длиннющему гаражу. Потом оказалось, что именно это был вход для почетных гостей – нас вели мимо фантастической коллекции «Роллс-ройсов» разных лет выпуска и моделей, пятьдесят или семьдесят машин из коллекции Мёрдока. Но я, никем не предупрежденный, не был способен оценить их красоту и редкость.

Оказалось, что Мёрдок пригласил меня для того, чтобы предложить редактировать его газету в Москве. Потом я понял, что его конкурент Роберт Максвелл, издававший (естественно, на советские деньги) труды Брежнева в Англии, в Москве начал издание русского варианта своей газеты «We» – «Мы», и Мёрдок не хотел отставать и отдавать ему Советский Союз.

Для меня это было полной неожиданностью, к тому же я был очень независим и считал, что если не хочу зависеть от газеты «Правда», то зачем мне зависеть от Мёрдока (не понимая существенной разницы в форме этой зависимости) – у меня были журнал «Гласность», агентство «Ежедневная гласность» и десяток корреспондентов, ездивших по стране с видеокамерами. Я отказался, сказав, что мне было бы интереснее получить доступ к одному из его спутников для передачи нашей видеоинформации по всему миру. Живой невысокий человек в теннисной рубашке тут же потерял ко мне интерес, позвал какого-то помощника, занимавшегося телевидением и ушел так же быстро, как и вошел. Главное, чего я не понимал, отказываясь от предложения Мёр-дока, что издание большой европейской газеты в Москве могло бы существенно изменить политическое положение в стране, резко усилить возможности демократического развития, влияние и потенциал сторонников возвращения России к европейскому пути развития.

Впрочем, когда сегодня я об этом думаю, то временами прихожу к выводу, что изменить что-либо было невозможно. Меня, поскольку со мной нельзя было договориться, через год уж точно убили бы, газету, как Радио Свобода, нашпиговали бы людьми из КГБ. С моей точки зрения, Комитет государственной безопасности